Александр Петрунин
Архитектор, владелец архитектурного бюро Alexander Petrounine Arch.
– В Пушкинской школе я был , наверное, лет с 11-ти до 14-ти, точно не помню. Сначала меня родители привозили на машине – я родился и жил в Амстердаме. А потом я уже самостоятельно на поезде ехал до Лейдена, – говорит Александр. – Конечно, это всегда был небольшой скандал, потому что в воскресенье молодежи хочется отдыхать, отсыпаться и не думать об учебе (смеется). Но все заканчивалось тем, что я ехал в школу и встречался с моими друзьями, которые тоже проснулись в воскресенье и должны были форсированно присутствовать на уроке. Из-за этого создались какие-то интересные дружбы. Мы дружим уже больше 15-ти лет.
И сама атмосфера такая теплая была. И учителя, и Наташа Барабан, я помню, всегда были очень терпеливы и с пониманием к нам относились, когда мы чуть на подольше оставались во время паузы, чем-то другим иногда занимались и не думали о школе. Ну, кроме этого, конечно, нас очень многому научили там. Русской истории, искусству, у нас были какие-то музыкальные классы. Кроме того, у нас там было то, чего ни в голландской школе, да и вообще больше нигде, я не встречал, – нам надо было стихи учить наизусть. И в этом есть, конечно, своя красота. В том, что надо презентовать свой стих перед классом. Конечно, сейчас я уже все стихи забыл, но я помню этот момент во время урока, когда ты испытываешь небольшой стресс, но ты его все равно должен преодолеть и прочитать . А еще были разные встречи и праздники, которые организовывала школа. Надо было какой-то танец подготовить, выступление. Тоже веселые моменты, когда собираются все люди, имеющие отношение к школе, их друзья и родные, чтобы вместе что-то отметить, порадоваться – место такой коллективной энергии, скажем так.
– А как вы стали архитектором?
– Сначала я поступил в Технический университет в Делфте на информатику, но в середине второго семестра я понял, что мне это не подходит – слишком сухо, никакой души в этих цифрах и матрицах. Поэтому я бросил учебу и начал гулять по кампусу Делфта. И однажды случайно зашел на архитектурный факультет и увидел, что там люди самого разного бэкграунда, и кругом макеты, картины, рисунки – все связано с искусством, но есть в этом и «оттенок» инженерного дела, так что я решил туда поступить. И было, конечно, тяжело. Два года практики очень помогли понять, из чего состоит архитектура как профессия. Все обучение где-то семь лет заняло. Прямо перед ковидом получил диплом магистра, теперь работаю уже самостоятельно.
Вместе с моей подругой мы открыли свою компанию, в которой работаем как партнеры. Начали с реновации жилых помещений и интерьеров для частных клиентов. Потом стали развивать проекты, связанные с искусством и культурой. Работали для заказчиков, которые как кураторы себя презентовали. Вместе с ними думали, как создать атмосферу и пространство с помощью комбинации разных материалов, чтобы была какая-то концептуальная история, которая может служить сценографией для сообщества художников и разных креативных индивидуумов. Сейчас работаем с хореографом, делаем для нее сценографии и дизайн сцены. Еще доделываем один кабаре-клуб в Амстердаме, где организуют разные вечеринки, танцы, перфомансы. Также муниципалитет Амстердама попросил нас сделать исследование, как можно активизировать публичное пространство в Амстердаме Нью Вест с точки зрения искусства и культуры, сделать из него живое фестивное пространство. В Эстонии у нас есть проект на острове – мы изучаем советское военное наследие, и как можно с помощью архитектуры придать ему новое значение для жителей этого острова. Сейчас это бункеры, и местные жители воспринимают их как часть ландшафта, как какие-то камни большие из гранита. Мы хотим сделать открытое обсуждение, разработать платформу, где будет дискуссия, диалог с участием местных жителей и разных экспертов.
– Пригождается ли вам в вашей работе что-нибудь из того, чем вы занимались в Пушкинской школе?
– Я думаю, что самое главное — то, что в русской школе всегда был коллектив, в котором люди были объединены не по социальному или какому-то другому статусу. В голландской школе экзамены категоризируют детей по разным группам/уровням/потокам. Формально это зависит от оценок, но часто отражает социальный статус семьи и то, насколько в семье уделяют внимание образованию детей. И в какой поток ты попадаешь, так среди этих людей и идешь до взрослого возраста. А русская школа, наоборот, показала, что весь наш мир разнообразен. Может быть, у нас с кем-то нет тех же самых хобби или интересов, но искусство в том, чтобы найти общий язык. И я это очень ценю, потому что мне это помогает в работе. Более инклюзивный взгляд – вот чему меня научила русская школа. У всех так или иначе была русская кровь, но кто-то родился в Греции, кто-то в России, а кто-то в Украине. И мы были разного возраста. Я был не самый старший, и мне было интересно видеть тех, кто на два-три года старше, они думали уже про другие вещи, у них были уже другие развлечения. И мне кажется, что это редко. Потому что в голландской школе ты проводишь время, в основном, со своими одноклассниками. А так — какие-то другие грани появляются, другие сценарии у людей.
– А что вам там нравилось больше всего?
– Я помню, что Наташа Барабан каждый год организовывала лагеря для русскоязычной молодежи. То в Германии, то в Италии. И нам было очень весело, потому что то же самое комьюнити вокруг Пушкинской школы ты умножаешь на сто. И при этом ты где-то за границей, на каникулах. И люди приезжали из Финляндии, из Франции, из Америки – все русскоговорящие, но русский язык был второй или третий. Так что все были с такой же странной смешанной культурной идентичностью. Русская Пушкинская школа была в то время еще очень маленькая, и было очень интересно увидеть, что у нее были разнообразные и стабильные связи за границей. И с тех пор у меня остались какие-то связи в Норвегии, Испании. Мы до сих пор встречаемся и дружим.
И я желаю Пушкинской школе, чтобы она продолжала собирать комьюнити, вдохновлять и дарить радость.
Беседовала Инесса Филатова